я буду твоей маленькой блядью.
В детстве я не верил ни в Деда Мороза, ни в гномиков, чудовищ под кроватью, злых Бабок-Ёжек, которые должны за мной придти если я буду плохо кушать, барабашек, фей, эльфов и прочее-прочее. У меня была другая вера, надо сказать, не менее святая.
Проводя две трети своего дня вместе с отцом, я постоянно слушал радио. Я уже даже не помню, которую станцию, кажется, даже банальное "Русское Радио", но дело и не в этом. Радиоведущего я всегда представлял высоким, худощавым, в истертых до белизны джинсах, и неприменно в кепке. Кепка радиоведущего для меня был такой же важный атрибут, как мешок с подарками Деда Мороза или коса у Снегурочки.
Мне было лет, наверное, семь, когда отец выиграл какой-то приз в идиотском конкурсе, и должен был поехать на это самое радио за этим самым призом. Вполне естественно, что он взял меня с собой. Пожалуй, это было разочарование всей моей жизни.
Ведущий оказался в шортах, низенький, толстенький и лысый. От выражения полного отчаянья на моем детском личике не спасало даже то, что он был весьма и весьма обаятельным. С тех пор я вообще не верю людям. И никогда не слушаю радио.
Проводя две трети своего дня вместе с отцом, я постоянно слушал радио. Я уже даже не помню, которую станцию, кажется, даже банальное "Русское Радио", но дело и не в этом. Радиоведущего я всегда представлял высоким, худощавым, в истертых до белизны джинсах, и неприменно в кепке. Кепка радиоведущего для меня был такой же важный атрибут, как мешок с подарками Деда Мороза или коса у Снегурочки.
Мне было лет, наверное, семь, когда отец выиграл какой-то приз в идиотском конкурсе, и должен был поехать на это самое радио за этим самым призом. Вполне естественно, что он взял меня с собой. Пожалуй, это было разочарование всей моей жизни.
Ведущий оказался в шортах, низенький, толстенький и лысый. От выражения полного отчаянья на моем детском личике не спасало даже то, что он был весьма и весьма обаятельным. С тех пор я вообще не верю людям. И никогда не слушаю радио.